Шрифт

Толкование на Апостол. Блж. Феофилакт Болгарский / Гал. (гл.2 ст.1-21)

Толкование на Послание к Галатам святого апостола Павла

Святого блаженного Феофилакта Болгарского, архиепископа Охридского

Глава 2

Причиной первого путешествия был Петр, а второго – откровение. А Тита и Варнаву привел в качестве свидетелей своей проповеди, что она угодна была апостолам.

То есть благовествование без обрезания. Зачем же спустя столько лет он предложил им его, когда нужно было в начале это сделать и узнать, хорошо ли он поступает или нет? Ибо неразумно, чтобы тот, который подвизался столько лет, после этого имел нужду в наставлении, если только не вотще он подвизался. Но если бы он приходил с целью получить наставление относительно собственного служения, это действительно было бы неразумно. А так как он видел, что многие соблазняются тем, что Петр допускает обрезание, а он не обрезывает и чрез это подвергается подозрению в нарушении закона, то и пришел в Иерусалим по откровению, по внушению Святого Духа, чтобы убедить соблазняющихся, что нет никакого разногласия в проповеди, а что допускающие обрезание благоразумно делают снисхождение, как проповедующие обрезанным; что же тут неразумного? Ибо для исправления других Святой Дух подвигнул его идти, и он, естественно, повиновался.

«И особо знаменитейшим». По причине того, что много было соблазняющихся, Павел беседует "особо", наедине с учениками Петра, чтобы не возникла распря и чтобы предотвратить больший соблазн. Ибо весьма много было соблазняющихся, и если бы они услышали, что Павел открыто отвергает обрезание, то произошла бы смута и все пришло бы в смятение. Поэтому-то, он беседует наедине, имея свидетелями Тита и Варнаву, которые бы могли объявить всем людям, что и апостолы не нашли ничего противного в его проповеди. А называя их «знаменитейшими», не отвергает их значения, но рядом со своим ставит и общее всех признание, подобно тому, как и о себе сказал: «думаю, и я имею Духа Божия» (1Кор.7:40), не отвергая бытие этого дара в себе, но указывая на общее мнение. Итак, «знаменитейшим», то есть великим, славным.

То есть чтобы научить соблазняющихся относительно меня, что я не напрасно подвизаюсь, а не чтобы самому учиться, ибо как учиться мне, когда я получил от Отца откровение о Сыне и Его Евангелии?

Необрезанный Тит, говорит он, не был принуждаем обрезаться. А это служит важнейшим доказательством того, что и апостолы допускали обрезание не в качестве закона, а по некоему домостроительству, то есть как временную меру благоразумного снисхождения к немощным, ради верующих от обрезания, – и того, что не могли порицать проповеди Павла, ученик которого был необрезан.

Порядок речи следующий: даже ради пришедшей лжебратии Тит не был принуждаем обрезаться, то есть хотя мои противники и присутствовали, но апостолы даже ради них не принудили Тита обрезаться. Как же он называет лжебратией настаивающих на обрезании, если и апостолы принимали его? Потому что апостолы допускали обрезание из снисхождения к верующим от обрезания, как проповедник иудеям; а те – как узаконители обрезания по принципу и как бы защитники закона; посему-то он и называет их лжебратией. А выражением «скрытно приходившим» указывает на их коварный замысел, и словом «подсмотреть» дает разуметь, что они враги. Ведь соглядатаи не для чего-нибудь иного приходят, как именно выведать все и облегчить себе путь к разрушению и порабощению. Это самое они и делали. Ибо они наблюдали, кто – необрезанные, имеющие свободу во Христе, то есть не подчиняющиеся закону, чтобы напасть на них и принудить обрезаться, и снова подвергнуть нас рабству закона, от которого освободил нас Христос. Итак, отсюда ясно, что апостолы допускали подзаконное, чтобы мало-помалу освободить от этого рабства, а те действовали так, чтобы закрепить это рабство.

Не сказал «не уступили». слову, но не покорились, потому что не для научения нас чему-нибудь они делали это, а для подчинения и порабощения. Посему мы повинуемся апостолам, а им нет. Чтобы, говорит, пребыло твердым и истинным то, что мы вам проповедали. Что же именно? Что древнее миновало, закон упразднен и обрезанных Христос не принимает, и обрезание не приносит никакой пользы. Итак, в противовес им мы показали, что и вам истинно возвещали мы об отмене закона. Посему не отступайте от этой истины.

Так как естественно было кому-нибудь возразить ему и сказать: каким же образом апостолы повелевали обрезывать? – он устраняет это возражение, хотя и не указывает истинную причину, что они действовали так по особому распоряжению и из снисхождения, опасаясь, как бы верующие из иудеев, услышав то, что апостолы не в видах истины, а в видах благоустройства допускают обрезание, не отступили и от них, как от разрушителей закона; ибо доселе они потому и держались их, что они охраняли закон. Посему эту причину Павел скрывает, но сильно налегает на апостолов, говоря: «для меня нет ничего особенного», то есть мне нет никакой нужды до знаменитых, до великих, очевидно, апостолов, – проповедуют ли они обрезание, или нет, так как они сами дадут ответ Богу, и, хотя они велики и первенствующие, Бог не будет смотреть на лица их, ибо нелицеприятен. И заметь: не сказал: какие они есть, но «какими они были когда-либо», показывая, что впоследствии и они перестали так проповедовать, когда проповедь повсюду воссияла. Говорит же это Павел не в укоризну святым, а желая принести пользу слушателям.

Каковы бы, говорит, они ни были, это – дело Божие, но то я знаю, что мне они ни в чем не противодействовали и ничего не прибавили к моей проповеди и не исправили.

Некоторые толковали таким образом: не только ничего не исправили в моем деле, а напротив, даже исправились. Но это неверно. Да и в чем они могли быть исправлены им? Ведь каждый из них совершен. Итак, он говорит следующее: «но напротив, они подали мне руку общения», – затем еще в средине: «видя, что мне вверено благовестие для необрезанных», и далее по порядку. И мало того, что они меня не поправили, они даже похвалили и согласились, чтобы я и Варнава шли с благовестием к необрезанным, то есть к язычникам, а они – к обрезанным, то есть к иудеям. Здесь же он показывает себя равным Петру. Ибо Вручивший тому дело благовестия евреям дал и мне то же к язычникам. И заметь, каким образом он показал, что его проповедь не только понравилась апостолам, но и угодна была Богу. Ведь об апостолах говорит, что они «узнали о благодати». Не сказал: «услышали», но из самых дел "узнали". Ибо как бы Бог дал мне этот дар, если бы Ему неприятна была такая проповедь? И опять он с похвалой упоминает о троих. Ибо «почитаемые столпами», то есть великие, которых все и повсюду произносят и славят, – они свидетельствуют о мне, что моя проповедь Христу угодна. Посему и «подали руку общения», то есть согласились, признали нас соучастниками и показали, что они довольны моею проповедью, как нисколько не отличающейся от их слова.

Разделив между собой, говорит он, дело проповеди, мы бедных помнили безраздельно. Ибо и в Иерусалиме многие из уверовавших были лишены своего имущества неверующими иудеями и были в затруднении относительно необходимого пропитания. Эллины же не так сильно враждовали против верующих из них, как иудеи с христианами из евреев. Посему Павел проявляет особенную ревность в попечении о них, как и сам свидетельствует, что «старался я исполнять в точности». Ибо собирая подаяние повсюду от своих учеников, он сам доставлял им его.

Многие думают, что здесь Павел обвиняет Петра в лицемерии, но это несправедливо. Ибо что, казалось бы, говорит против Петра, сделано и высказано с особой целью. Ибо Петр, находясь в Иерусалиме, допускал обрезание, – да и невозможно было вдруг отвлечь их от закона, – а пришедши в Антиохию, он ел вместе с язычниками. Когда же некоторые из иерусалимлян пришли в Антиохию, он стал избегать язычников, чтобы не соблазнить иерусалимлян и вместе дать Павлу благовидный случай к обличению. Посему и Павел обличает, и Петр переносит. Ибо таким образом легче могли переменить свой образ мыслей ученики, когда учитель подвергается упрекам и молчит. Итак, это «лично противостал» было только видимостью, так как, если бы борьба была действительная, они не стали бы при учениках обвинять друг друга, потому что подвергли бы их большому соблазну. А теперь, видимо, внешнее противоборство служило к исправлению учеников. Ибо и Петр нисколько не противоречит, – ясно, что он соглашался с этим возражением Павла.

Не сказал: от меня, а просто, от других, которые не знали, что делалось с добрым намерением, и считали лицемерием то, что в отсутствии иерусалимлян он ел вместе с язычниками, а когда они пришли, уклонился, А некоторые так понимали: Петр еще прежде «подвергался нареканию», говорит Павел, потому что ел вместе с Корнилием, поэтому и теперь уклонился, боясь подвергнуться новым нареканиям, и когда он уклонился, «я противостал ему».

Указывает и причину этого обличения. Иаков же был брат Господень, учивший в Иерусалиме, как епископ их. Вот он-то и послал некоторых из иудеев, уже уверовавших, но еще придерживавшихся закона, и они отправились в Антиохию. Увидев их и боясь не за свою безопасность, а за то, чтобы они, соблазнившись, не отпали от веры, Петр стал уклоняться от сношений с язычниками. Некоторые же, не зная этой причины, стали осуждать его.

Называет это дело лицемерием, потому что не желает открыть намерения Петра, а также и ради сильно приверженных к закону, чтобы с корнем вырвать их пристрастие к закону. А прочими иудеями он называет уверовавших из иудеев в Антиохии, которые и сами сторонились необрезанных.

Но не смущайся этими словами, – не в осуждение Петра говорит он это, а ради тех, которые могли получить пользу, услышав, что и Петр подвергся обличению за приверженность к закону. Зачем же вам-то его держаться? Ибо с той целью он и обличал его тогда пред всеми, чтобы они устрашились, слыша, что столь великий человек подвергается порицанию и не может возразить. Евсевий же говорит, что подвергся обличениям со стороны Павла не великий Петр, а другой какой-то Кифа, один из семидесяти, и в подтверждение этого указывает на невозможность, чтобы тот, который уже прежде защитил себя по поводу произведенного им соблазна разделением трапезы с Корнилием, снова мог подвергнуться такому обличению. Но и мы не говорим, что Петр подвергся порицанию от Павла за незнание своего долга, а что он добровольно подчинился осуждению, дабы и другие исправились.

Только что не взывает ко всем Павел: «подражайте учителю вашему, – вот ведь он иудей, а вкушал пищу вместе с язычниками». И заметь, – он не обвиняет его: «ты худо делаешь, соблюдая закон», но обличает за собственных учеников из язычников, что он принуждает их обрезываться и жить по-иудейски. Ибо в таком виде слово это удобнее могло быть принято.

«По природе», то есть не прозелиты, а родившиеся от отцов-иудеев и воспитанные в законе, но мы оставили привычный образ жизни и прибегли к вере во Христа.

Смотри, как просто все говорится. Мы оставили закон не потому, что, он недобр, а потому, что он немощен и не в состоянии оправдать. Ибо никто не мог исполнить его дел, трудных и неудобоисполнимых, не по причине их величия, но скорее вследствие мелочности; или иначе, потому что он души не освящал, но только телесную нечистоту удалял. Итак, обрезание излишне. А впереди скажет, что оно даже опасно, потому что отчуждает от Христа.

Мы старались обрести, говорит он, оправдание во Христе, оставив закон. Как же вы говорите, что грешно оставлять закон: ведь выходит, что в такой грех ввел нас Христос, так как ради Него мы оставили все законное. Таким образом Христос, как вы говорите, не только не оправдал нас, но даже сделался для нас виновником большего осуждения тем, что убедил нас отступить от закона.

Доведя речь до нелепости, он не имел уже нужды в подтверждении, но удовольствовался одним отрицанием, что обыкновенно всегда он делал в предметах вообще спорных.

Заметь его мудрость: они говорили, что нарушающий закон есть преступник, а он, напротив, показывает, что соблюдающий его есть преступник, идущий не только против веры, но и против самого закона. Ибо сам закон привел меня к вере и убедил оставить его. Впереди он укажет на это, а теперь пока говорит, что закон престал, и это мы засвидетельствовали тем, что разрушили его, отступив от него. Итак, если бы стали мы усиливаться восстановить его, то оказались бы преступниками, восстановляя то, что разрушено Богом.

Объясняет, каким образом он оставил закон, и говорит: посредством закона благодати и Евангелия я умер для закона Моисеева, или умер, говорит он, для закона посредством закона; то есть сам закон привел меня к тому, чтобы более не соблюдать его, приведши меня ко Христу посредством Моисеева и пророческого слова. Поэтому, если я опять стану соблюдать его, – опять нарушу его. Или же таким образом: закон повелевал не исполняющего его предписаний наказывать и убивать. А так как он не мог быть выполнен, то по силе его я подвергся смерти. Посему да не повелевает он мной, как уже умершим и душевно, потому что согрешил, не будучи в состоянии исполнять дел закона, и телесно, поскольку это зависело от осуждения законом. Как же после этого я буду еще держаться того, который умертвил меня?

Чтобы кто-нибудь не сказал: как же ты живешь, когда умер? – он говорит, что хотя закон умертвил меня живого, но Христос, обретши меня мертвым, оживил меня, мысленно сораспявшегося Ему и умершего с Ним чрез крещение. Сугубое чудо: оживотворил мертвого, и оживотворил чрез смерть.

Словами «я сораспялся Христу» указал на крещение, а словами «уже не я живу» – на жизнь после сего, чрез которую умирает наше тело. «Но живет во мне Христос», то есть в нас ничего нет, что не угодно Христу, но Он все совершает в нас, управляя и господствуя. И наша воля умерла, а живет Его и управляет нашей жизнью. Итак, если я живу для Бога жизнью, отличной от жизни в законе, и умер для закона, то я не могу ничего соблюдать из закона.

То, что я сказал, сказал о духовной жизни, но и чувственную жизнь ты найдешь во мне, сущую от Христа. Ибо и закон нарушаемый всех подверг греху и наказанию, и ничто не препятствовало, как во времена потопа, всем погибнуть как преступникам; но явившийся Христос избавил нас от осуждения, оправдав Своею смертью. Так что и это самое – жизнь чувственную и плотскую – мы имеем чрез веру во Христа, – веру, оправдывающую нас и избавляющую от осуждения.

Хотя Он за всех предал Себя и всех возлюбил, но Павел, размыслив, от чего освободил нас Христос и что даровал, и возгоревшись любовью, общее приписывает себе, как и пророки говорят: «Боже, Боже мой». А вместе с тем и показывает, что каждому должно оказывать Христу такую благодарность, как если бы Он умер ради него одного. Но воспользовались этими благодеяниями только те, которые уверовали в Него. Так что держащийся закона показывает, что Христос не умер для него. Как же ты не страшишься сего, но опять возвращаешься к закону, являя бесполезной для тебя смерть Господа. И заметь выражение «предавшего Себя» – ради ариан.

После этих рассуждений, он, наконец, заявляет: я не отвергаю дара Христова, которым Он меня сподобил, оправдав меня без дел смертью Своею, и не прибегаю к закону.

Ибо, если, говорит он, закон в состоянии спасать и оправдывать, то Христос совершенно напрасно умер. Но Он, без сомнения, умер для того, чтобы спасти нас Своею смертью, чего закон не в силах сделать. А если закон спасает, излишня смерть Христова. Видишь ли, к чему ведет такая хула?